Для еврейского мальчишки из венского пригорода смерть в Абердине – неслыханная карьера

 «...Не понимаю Вашей симпатии к Адлеру. Для еврейского мальчишки из венского пригорода смерть в Абердине – неслыханная карьера сама по себе и подтверждение того, сколь многого он добился. Мир воистину щедро вознаградил его за то, что он противоречил психоанализу ...»(1) – Из письма Зигмунда Фрейда Арнольду Цвейгу(2), написанному после внезапной смерти профессора медицинской психологии Лонг-Айлендского медицинского колледжа (США) Альфреда Адлера от сердечного приступа 28 мая 1937 года на улице шотландского Абердина.

I. Родословие.

Адлер – от орла, нарисованного на вывеске лавки в франкфуртском гетто (Adler – орел, нем.). Есть, впрочем, и другое объяснение. На той вывеске был нарисован коэн,(3) благословляющий евреев распростертыми руками. И кому-то он показался похожим на орла. Как бы там ни было, в Германское Возрождение орел с вывески стал фамилией. Сегодня уже никто не знает, состоят ли в родстве нынешние Адлеры с теми франкфуртскими торговцами. Возможно, во времена, когда евреи по распоряжению властей обзаводились фамилиями, называться Адлерами захотели и другие семьи.

Среди Адлеров были торговцы, каббалисты и знатоки Талмуда, английские, баварские, германские, чикагские, детройтские раввины, музыковед, чешский дирижер, американский и немецкий архитекторы, австрийские социалисты и коммунисты. Был Адлер – убийца премьер-министра и Адлер – министр иностранных дел. В России эту фамилию носили авиаконструктор и просветительница, в Израиле – профессор Еврейского университета, во Франции и Польше художники. Археолог, адвокаты, поэт, философ и множество прочих Адлеров, не попавших в энциклопедии и справочники. Есть даже одна практикующая ведьма – Марго Адлер. По слухам она внучка героя очерка. Работала репортером Национального общественного радио в Нью-Йорке и написала знаменитую среди неоязычников книгу «Затмение луны».

Леопольд Адлер, отец Альфреда, родился в Бургенланде – самой восточной из девяти федеральных земель современной Австрии.

Кроме германоязычного большинства – австрийцев-католиков, в Бургенланде всегда жили словенцы и венгры; с XVI века поселились хорваты, бежавшие от турок, а после Реформации появились протестанты. В столице Бургенланда, Айзенштате, была, до объединения Австрии с Третьим Рейхом, еврейская община. Нынче евреи в Бургенланде не живут. Путеводители рассказывают о «тихих романтических переулках» Айзенштадт-Унтерберга – района, где когда-то было гетто. Есть еще Государственный Еврейский музей, который вместе с сорока кладбищами Вены и Нижней Австрии содержат в образцовом австрийском порядке на собственные средства венские евреи. Покинув в молодости Бургенланд, Леопольд Адлер поселился в Пенцинге – пригороде Вены. В наши дни – это уже австрийская столица. Торговал зерном. И, судя по всему, богатств не нажил. Ко времени рождения Альфреда, второго из шести детей, Паулина и Леопольд Адлеры переселились в Рудольфсхайм-Фюнфхаус – ныне пятнадцатый округ Вены. Там на Мариахильфештрасе, в доме 208 7-го февраля 1870 года и родился будущий создатель индивидуальной психологии.

II. Несчастливое детство – дорога к успеху.

Переживания и впечатления детства, особенно первых лет, пусть забытые и, на поверхностный взгляд, незначительные, оставляют в душе свой след. Неявно они присутствуют в поступках, чувствах, мыслях, в убеждениях и творчестве; соучаствуют в возникновении болезней и душевных кризисов; определяют, а иногда и предопределяют судьбу. Имя человека, впервые высказавшего эту мысль, за давностью лет забылось. Неизвестно, и когда она стала общим местом. А вот первую попытку приземлить эту идею на грешную землю, приложить ее к отдельному человеку и его бедам, понять механизм воздействия обстоятельств детства, оценить их силу предпринял, похоже, Зигмунд Фрейд. И психотерапии, выросшие из психоанализа или его критики, не изменили этим поискам. Все они пытаются разглядеть в сегодняшних проблемах затерявшиеся в житейском хаосе прошлое и извлечь из него актуальное знание.

«...на протяжении всего своего развития ребенку присуще чувство неполноценности по отношению к родителям, братьям, сестрам и к окружающим. Из-за физической незрелости ребенка, из-за его неуверенности в себе и несамостоятельности, вследствие его потребности опираться на более сильного и из-за часто болезненно переживаемого подчиненного положения среди других
у него развивается чувство ущербности, которое проявляется во всей его жизни. Это чувство неполноценности вызывает постоянную тревогу ребенка, жажду деятельности, поиск ролей, желание сравнить свои силы с другими, предусмотрительность, стремление к физическому и психическому совершенствованию». (Адлер, 1914)

Чувство неполноценности, по Адлеру, – обязательное переживание детства. А вот «Стремление к физическому психическому совершенствованию» – это, если повезет. Не сложится – обязательная ущербность укажет на фиктивные цели (адлеровская лексика), иррациональные страхи заслонят реальность, а главная роль в борьбе за превосходство достанется злоупотреблениям привилегиями слабости.

Объяснительные возможности этой модели довольно ограничены. В нее просто не втискивается бесконечное многообразие человеческих душ, вариации конфликтов, кризисов и трагедий. Зато жизненный путь самого доктора Адлера вполне корректно иллюстрирует главную идею его жизни.
 

* * *
В раннем детстве беспомощность была, чуть ли не единственным переживанием Альфреда. Он переболел едва ли не всеми детскими болезнями, которые в конце девятнадцатого века были куда опаснее, чем сегодня. Трехлетним стал свидетелем смерти брата, умершего в их общей постели.

Из-за рахита до четырех лет не ходил. В пять перенес воспалением легких, убивавшим в те годы, до изобретения антибиотиков, более половины заболевших. Лечивший его врач был уверен, что малыш окажется в той самой половине. Но Альфред выкарабкался. Встав на ноги, дважды едва не погиб в уличных происшествиях. В младших классах учился настолько плохо, что учитель посоветовал бросить школу и попытаться стать сапожником.

Его мучили страхи и одиночество. С отцом Альфред не был близок, а материнская забота не создавала должной защиты. Всего этого, видимо, вполне хватило для развития устойчивого «чувства неполноценности по отношению к родителям, братьям, сестрам и к окружающим». Но он оказался везунчиком этот хилый и упрямый Альфред. Сумел таки превратить свою ущербность в «жажду деятельности, поиск ролей, желание сравнить свои силы с другими…».

Не отгородился болезнями от жестокого мира, не подчинился принуждению обстоятельств, не использовал свою немощь для невротического шантажа близких, а в полном соответствии со своей будущей концепцией отыскал в ущербности источник силы. Преодолев телесную свою неловкость, нашел правильную интонацию в общении со сверстниками и стал среди них весьма популярен. Желчная нотация учителя о сапожном ремесле, похоже, помогла осознать важность академических успехов в борьбе за превосходство. И он стал первым учеником класса.
Дорога в школу приходила мимо кладбищенского забора. Было страшно, но сильнее страха мучило осознание собственной ущербности: ведь никто из товарищей не боялся. Однажды, отстав от ребят, Альфред с дюжину раз пробежал мимо того забора. И своего добился: страх отступил. Через несколько лет, впрочем, выяснилось, что за забором никогда никакого кладбища не было. Но это уже не имело значения. Для утоления жажды совершенства противостояние фантомам не менее важно преодоления реальных препятствий.

В гимназические годы Альфреда Адлеры перебрались в Леопольдшдат – район Вены, где когда-то жила семья Фрейдов. Будущие знаменитости посещали одну школу с разницей примерно в десятилетие.

К восемнадцати годам Альфред Адлер уже вполне готов к самостоятельной жизни. Его взгляды, вкусы и пристрастия определены. В 1888 году Адлер поступил на медицинский факультет Венского университета. Психиатрия поначалу его совсем не интересовала.

III. Еврейские дороги в Империи Габсбургов.

В год рождения Альфреда Адлера (1870) четырнадцатилетний Фрейд переставлял флажки на карте Европы, отмечая продвижение прусских войск к Парижу. Он был за Вильгельма Гогенцоллерна, Прусского короля и Германского императора. Шатающаяся придунайская монархия не казалась юному Зигмунду и немецкоязычным евреям достойным олицетворением государственной идеи. Многие евреи тогда были за объединение Германии и Австрии. Невыразительность юдофобии в немецких землях тех лет рисовала евреям мираж их германского будущего если и не лучезарным, то вполне светлым.

В студенческие годы Адлера (1888 - 1895) идея объединения Австрии с рейхом Вильгельма II – внука победителя французов – для евреев заметно потускнела. Австрийские реформы, уравнивающие в правах народы, культуры и языки, вызвали жесткое сопротивление австрийских немцев, отстаивающих в «лоскутной» монархии свою «титульность» и национальную идентичность. Множество лиг, объединений – «народных ферейнов» энергично укрепляли и защищали от чужаков свою культуру, превращая германскую историю, национальных и литературных героев в почвеннические символы. В ходу были хоровое пение, гимнастика, пешие путешествия и языческие ритуалы на холмах и в дубовых рощах. Австрийскими немцами, как и их соплеменниками в Германии, овладевала мифология völkisch (от Volk – народ, нем.) – представление о Почве, пропитанной Кровью живших на ней Предков и создавшей неповторимый облик «исконных» ее обитателей.

Для евреев, понятное дело, в таком мире места не было. Они и были теми чужаками, от которых предстояло защищаться. Но это лишь «немецкая» часть тогдашних забот австрийских евреев.

Из «Новейшей истории еврейского народа» С. Дубнова (1840-1941): «Австрия не имела единой преобладающей нации, а имела их несколько в разных частях государства. В немецкой Австрии (Верхней и Нижней) державной нацией считали себя немцы, в Богемии и Моравии чехи оспаривали этот титул у немцев, в Галиции господствовали поляки, а в автономной Венгрии – мадьяры. ... евреи же, которым официально отказывали даже в титуле «нации», почти везде оказывались между двух огней. Чехи, поляки и венгерцы в своих областях не могли спокойно смотреть, как евреи в их среде ассимилируются с немцами и тем усиливают общего противника, а немцы возмущались полонизацией и мадьяризацией известных групп еврейства».

Неприязнь к евреям усиливали и социальные обстоятельства. По данным Дубнова в последние десятилетия XIX века еврейское население Австро-Венгрии достигло двух миллионов – 4,5% всего населения Империи. А во многих городах доля евреев достигала 30-57%. Обострение христиано-еврейской конкуренции в самых различных отраслях хозяйства при такой демографии, относительно либеральных законах и укорененных в общественном сознании антиеврейских предрассудках, пожалуй, можно назвать закономерным.

* * *
Поколение Фрейда выбирало между Австрией и Германией, евреи поколения Адлера – между национальной идеей и борьбой за социал-демократическое будущее, где не будет ни евреев, ни немцев, ни французов, ни католиков, ни протестантов, ни иудеев, а лишь – Равенство, Братство и Справедливость для всех поровну. Был, впрочем, еще и путь большинства – частная жизнь. 14 февраля 1896 года еврейская национальная идея, обрела свое имя, манифест и вождя. В тот день Биньямин Зеев Герцль (1860-1904) – венгерский еврей по рождению, венец по месту жительства и журналист по роду занятий – выпустил в свет свой бестселлер «Еврейское государство. Опыт современного решения еврейского вопроса». Родился сионизм. В этом же году, 30-го марта Зигмунд Фрейд впервые употребил слово «психоанализ».

К идее возрождения еврейского государства (в те годы вполне фантастической) Герцль пришел, как полагают его биографы, под влиянием процесса капитана Альфреда Дрейфуса (1859-1935) – эльзасца и единственного еврея во французском генеральном штабе. Дрейфуса на основании подложных улик и лжесвидетельства обвинили в шпионаже в пользу Германии. Герцль, как парижский корреспондент венской «Neue Freie Presse», присутствовал в декабре 1894 года на первом заседании суда. Был он в зале суда, и когда Дрейфуса признав виновным, приговорили к пожизненному заключению. В тот день толпа на улицах столицы культурного мира кричала: «Смерть предателю! Смерть евреям!». Герцлю этих впечатлений хватило, чтобы сделать свой выбор. А вот тезка злосчастного капитана – доктор Альфред Адлер – пошел по другой дороге.

Он разделил свой талант и энергию между больными, социально-гигиеническими исследованиями (первая его работа была об условиях труда портных – «Gesundheitsbuch für das Schneidergewerbe» – «Учебник здоровья для портных») и социал-демократическим движением. Не берусь утверждать, что социал-демократические симпатии молодого Адлера были предтечей его «Индивидуальной психологии», но уж очень на то похоже. Излечения, полагал Альфред Адлер в зрелые свои годы, можно «добиться только путем разрушения политики превосходства и развития чувства общности». (1913 год). Контекст этой фразы вполне клинический. Писал Адлер о пациенте, но звучит она как лозунг мессианского движения, перестраивающего мир на основах принципа тотального равенства.

В студенческие годы Альфред Адлер уделял общественной работе, похоже, не меньше времени, чем учебе. Был членом австрийского студенческого союза, а когда тот распустили, вступил в союз «Веритас». В 1892 году прервал учебу и пошел добровольцем в армию. Отслужив часть положенного срока, вернулся в университет. В 1893 году основал студенческое общество «Свободный союз». Получив в 1895 году степень доктора медицины, Адлер заканчивает службу в армии, стажируется в больницах Вены и занимает должность ассистента заместителя главного врача.

IV. Рядом с Фрейдом.

Видимо, Адлер одним из первых обратил внимание на фрейдовские «Толкования сновидений», вышедшие в 1900 году. В 1901 году он опубликовал в газете доброжелательную рецензию на книгу Фрейда. С одобрения этой же книги, кстати, началось и знакомство Фрейда со швейцарцами Эугеном Паулем Блейлером и Карлом Густавом Юнгом. В 1902 году Зигмунд Фрейд пригласил Альфреда Адлера вместе с Максом Кахане, Рудольфом Райтлером и Вильгельмом Штекелем в свой дом обсудить перспективы зарождающегося психоанализа. Адлер изначально не был безоговорочным сторонником Фрейда. Более всего Адлеру, кажется, не нравилась основополагающая идея психоанализа о роли сексуальности в формировании личности и этиологии неврозов.

Произносимые нынче слова о его статусе любимого ученика основателя психоанализа – не более чем невнятная попытка свести конфликт Фрейда и Адлера к стереотипу бунта ученика, превзошедшего учителя. Интерес Адлера к влиянию физических ограничений на развитие личности возник еще до знакомства с Фрейдом. И их встреча в этом смысле ничего для Адлера не изменила. В психоанализе он увидел лишь полезный для развития собственных идей инструмент и, возможно, способ построения общей теории.

В 1907 году Адлер опубликовал книгу "Исследование неполноценности органов" («Studie über die Minderwertigkeit von Organen»). Он разглядел соответствие между аномалией органа и психической деятельностью. «Дефектное ухо Моцарта», «отосклероз Бетховена», «меченое ухо Брукнера», галлюцинации Шумана и предполагаемая детская глухота Клары Шуман – это примеры и лексика Адлера, использованные им для обоснования тезиса: «…осознание индивидом соматической неполноценности превращается в постоянную движущую силу развития его психики». Место либидо – гипотетической психической энергии – заняла анатомо-физиологическая неполноценность органа, видимая и измеряемая. Эта адлеровская конструкция, посягающая на независимость психической субстанции, напоминала радикализм Карла Генриха Маркса (1818-1883),
считавшего религию, искусство, саму историю вытекающими лишь из соотношения производительных сил и производственных отношений, а все человеческие беды – из неправильного распределения материальных благ.

Надо думать, это формальное сходство случайным не было. Последний том «Капитала» вышел уже после смерти Маркса, в 1902 году, в том самом, в котором на Берггассе 19 начали собираться психоаналитики. Марксизм и психоанализ развивались в одной и той же культурной среде, в один исторический период. Нередко восторженные поклонники Маркса с пиететом относились и к работам Фрейда. Идея сопоставления столь разных по существу, но сходных своей революционностью концепций в те годы, видимо, носилась в воздухе.

10 марта 1909 года «Общество по средам» – Венское Психоаналитическое Объединение обсуждало доклад Альфреда Адлера «К психологии марксизма». Из понимания Марксом причин эксплуатации Адлер сделал несколько неожиданный вывод: марксизм, как и психоанализ, выступает за «господство сознания». И поэтому эти два учения не только совместимы, но и дополняют друг друга. Фрейд по этому поводу заметил, что если даже считать прогрессом расширение сознания, то марксизм никак не учитывает диалектики развития цивилизации.

Ведь осознанию противостоит вытеснение влечений, которое никакими производительными силами и производственными отношениями отменить нельзя. И по мере развития цивилизации, сказал тогда Фрейд, человек в мышлении своем станет свободнее, в действиях же, если под ними понимать возможности следовать архаичным влечениям, ограниченнее. В тридцатом году, в «Неудовлетворенности культурой» Фрейд высказался о коммунистической доктрине определеннее: «Коммунисты полагают, что они нашли путь к освобождению от зла. Человек, несомненно, добр, он желает добра ближнему, но институт частной собственности испортил его природу. … Если частная собственность будет уничтожена … всякое недоброжелательство и вражда исчезнут … Психологическая предпосылка такой отмены – безмерная иллюзия. С отменой частной собственности у человеческой агрессивной страсти отнимается одно из орудий, сильное, конечно, но отнюдь не сильнейшее. Этим ничего не меняется в агрессивности, злоупотребляющей в своих целях различиями во власти, и влиянии, ничего не меняется в сущности агрессивности».
Попытку Адлера объединить марксизм и психоанализ на основе «господства сознания», видимо, можно считать днем рождения того, что позже назвали фрейдомарксизмом. Сам Адлер, кажется, к этой идее больше не возвращался. Через год после того заседания он нашел свою дорогу, и, видимо, потерял вкус к подобным изысканиям. Истинным и, пожалуй, единственным фрейдомарксисистом стал Вильгельм Райх (1897 -1957). Сама же идея оказалось пустоцветом. Бурные дискуссии в начале – середине двадцатых в Советской России о соотношениях «фрейдизма», рефлексологии и научного материализма – не в счет. Научными те споры можно считать лишь с натяжкой. Остроту им придавали не поиски истины, а стремления авторов концепций и направлений доказать непротиворечивость своих изысканий Единственному Учению. Сегодня попытка совместить психоанализ и марксизм – история. А вот звонкое слово прижилось. Фрейдомарксистами стали называть левых интеллектуалов-гуманитариев, поминавших в своих работах в тридцатых-шестидесятых годах прошлого века бессознательное, вытеснение, либидо и не сводивших, несмотря на почтение к марксизму, все социальные кризисы к классовой борьбе.

В первые годы разногласия между Фрейдом и Адлером не были столь уж остры и сглаживались, похоже, обоюдным стремлением к сотрудничеству. «Фрейд, по-видимому, был довольно высокого мнения об Адлере, который, несомненно, являлся самым одаренным членом этой маленькой группы. Фрейд высоко ценил книгу о неполноценности органов, а также считал, что Адлер сделал несколько хороших наблюдений в отношении формирования характера» – свидетельствует биограф Фрейда и верный его последователь Эрнест Джонс. Но к 1910 году ситуация обострилась. Научные разногласия с Фрейдом стали фундаментальными. Адлер, как пишет, Джонс: «…впал в крайность и интерпретировал все вещи в терминах воли к власти Ницше. Даже сам половой акт побуждался не столько сексуальным желанием, как чистой агрессивностью … Концепции вытеснения, детской сексуальности и даже самого бессознательного оказались выброшены за ненадобностью, так что от психоанализа мало что осталось».

Немалую роль в конфликте сыграли особенности развития психоаналитического движения, честолюбие Адлера и страхи Фрейда. 30 и 31 марта 1910 года в Нюрнберге проходил второй международный психоаналитический конгресс. К этому времени у психоанализа уже появились сторонники за пределами Вены. В повестке дня значился вопрос о создании международного объединения психоаналитиков.

К началу работы конгресса раздоры среди венцев почти вытеснили продуктивную работу. Спорили чаще всего об авторстве той или иной идеи. Фрейду в этих склоках доставалась обычно роль судьи. Надо думать, ему это не очень нравилось.

На психоанализ уже обратили внимание во многих странах. В 1909 году Фрейд прочел пять лекций в университете Кларка (Уорчестер, США) по приглашению его президента Стэнли Холла. Через год эти лекции были опубликованы на английском в «Американском психологическом журнале» и выпущены отдельным изданием на французском. А тут эти венские дрязги... Фрейд задумал перенести центр психоаналитического движения в Цюрих. Вена – рассудил он – «не только не свидетельствует в пользу нового движения, но и компрометирует его».

Доводы отца психоанализа в пользу Цюриха малоубедительны, но еще менее понятно, во всяком случае, на первый взгляд, тогдашнее желание Фрейда «переместиться на задний план вместе с городом, породившим психоанализ». В своей «Истории психоаналитического движения» он пишет: «...я полагал, что другим препятстствием [психоаналитическому движению] являлась моя персона, истинную оценку которой слишком осложняла борьба благожелателей с ненавистниками: меня или сравнивали с Колумбом, Дарвином и Кеплером, или обзывали паралитиком». Вслед за фрейдовским пожеланием заменить Вену Цюрихом, а швейцарца Юнга избрать пожизненным президентом, международного объединения, с правом цензуры любой психоаналитической статьи или лекции, озвученным в нюренбергском отеле «Гранд», последовал, по словам Эрнеста Джонса, «шторм протестов». Бунт возглавили Адлер и Вильгельм Штекель (1868 – 1940). В знак протеста они собрали в номере Штекеля венцев. Фрейд, загнанный в угол, произнес страстную речь о злобе и вражде, их окружающих, о невозможности противостоять врагам без помощи извне.

Сбросив сюртук, он воскликнул: «Моим врагам хотелось бы увидеть меня умирающим с голоду; мне не оставят даже этого сюртука». Фриц Виттельс позже опубликовал речь Фрейда, разъясняющую смысл его намерений и эмоциональность, с которой он безуспешно их отстаивал: «Евреи не могут завоевывать друзей для новых идей... я слишком стар, чтобы выдерживать постоянные нападки... Все мы в опасности... Швейцарцы спасут нас - спасут меня и вас всех тоже...». Страх выделиться и прославиться, страх за судьбу психоанализа, который мир обязательно отвергнет из-за еврейства его создателя... И надежда на молодого, сильного арийца Юнга. Так в средние века, разбогатевший еврей выменивал на свое золото у сеньора защиту (нередко призрачную) от буйства толпы и фанатизма монахов.

Альфред Адлер верил в светлое социал-демократическое Завтра, еврейские страхи ему были неведомы (вытеснены?), он, собственно говоря, уже и не был евреем, точнее не ощущал себя им. Ведь в десятом году крещение(4) казалось еще надежной защитой от юдофобии. Так зачем же сватать психоанализу в вожди этого самодовольного буржуя Юнга?!
Закончилось все, впрочем, довольно мирно. Пожизненное президентство Юнга в международном психоаналитическом сообществе заменили двухгодичным, а право контролировать содержание статей и лекций отменили. Адлер стал председателем венского психоаналитического объединения, а Фрейд – постоянным председателем научных собраний. Был основан новый ежемесячник «Zentralblatt für Psychoanalyse» (Центральный журнал психоанализа), где редакторствовать конгресс назначил Альфреда Адлера и Вильгельма Штекеля.

Но миролюбивые решения уже не могли предотвратить разрыва. Научные разногласия, видимо, усугублялись еще и личностными особенностями, предпочтениями, вкусами создателей психоанализа и индивидуальной психологии, несовпадающими буквально во всем. Адлер, по воспоминаниям Джонса, был мрачен и придирчив. Его настроение колебалось между сварливостью и угрюмостью. Он был крайне честолюбив и постоянно ссорился из-за приоритета своих идей. Адлеру, похоже, было неуютно в тени Фрейда. Косвенно это подтверждается наблюдением Джонса: «…когда я встретил его много лет спустя, я заметил, что успех вызвал у него определенную доброту, которую едва ли можно было заметить в прежние годы».

Лу Андреас-Саломе(5), встречавшаяся с Адлером в 1912 году (после разрыва с Фрейдом), увидела в нем склонность к незрелым, по-юношески жестким, приземленным и пристрастным суждениям. «Он удивительно любезен и разумен. Меня раздражали только две вещи: то, что он уж слишком не по-деловому, затрагивая личность Фрейда, говорил о существующих между ними несогласиях. А, кроме того, то, что он выглядел как карапуз. Словно ему так и не удалось дорасти до чего-то большего».

Эти же особенности звучат в адлеровских афоризмах, весьма похожих на догматы вероучения: «Все мы игнорируем целое и ценим только то, что соответствует нашей цели»; или «Быть человеком – значит обладать чувством неполноценности»…

Адлер – грубоватый мещанин, далекий от патрицианских манер Фрейда. Его политический радикализм столь же разнился с фрейдовским консерватизмом, как невнимание к своим усам с уважительным отношением Зигмунда Фрейда к собственной бороде: ее в течение десятилетий ежедневно подстригал парикмахер. Адлер курил дешевый табак и проводил время с социалистами в кафе Леопольдштадта – малореспектабельного района, откуда Фрейды переехали, как только у них появились какие-то средства. Фрейд предпочитал толстые сигары, коллекционировал античные и восточные статуэтки и, выходя из дома, опирался на трость с ручкой из слоновой кости. Альфред Адлер, как вспоминал в своей автобиографии Лев Давыдович Троцкий, способен был изъясняться на жаргоне Fiakerkutscher (венских извозчиков, нем.). Фрейд же не владел лексикой улицы и счел бы непрактичной попытку ее освоить.

* * *
В январе и феврале 1911 года состоялось несколько заседаний Венского психоаналитического общества, посвященных концепции Адлера. В заключительной своей речи Фрейд назвал взгляды Адлера некорректными, ошибочными и потому опасными для психоанализа. Но ошибки Адлера, добавил он, были «почтенными», а несовместимые с психоанализом взгляды – «логичными и важными». Адлер отказался от президентства. Резолюция, принятая психоаналитическим сообществом выразила Адлеру благодарность за службу на посту президента и выразила надежду, что Альфред Адлер не покинет общества. Последний раз Адлер и его сторонники присутствовали на заседании Венского психоаналитического общества 24-го мая 1912 года. Адлеровская группа поначалу называлась «Обществом свободного психоанализа». Эрнест Джонс, описывая раскол «Психологического общества по средам», пишет: «Уместно заметить, что большинство сторонников Адлера, подобно ему, являлись пылкими социалистами». Через непродолжительное время Адлер отказался от использования слова «психоанализ», заменив его «индивидуальной психологией». В 1914 году в «Истории психоаналитического движения» Фрейд написал: «Адлер сделал достойный благодарности шаг к полному разрыву с психоанализом и обособлению своей теории в виде «индивидуальной психологии». На земле так много места, что вполне естественно, чтобы каждый, кто в состоянии, произвольно на ней резвился, но нет никакого смысла в том, чтобы жить под одной крышей, если больше не понимаешь и не принимаешь другого».

V. Отцы ели кислый виноград...

В 1897 году, через два года после окончания университета, Альфред Адлер женился на иммигрантке из России Раисе Тимофеевне Эпштейн. По одной версии они познакомились на митинге, по другой – в Москве, на международном медицинском конгрессе. Раиса Эпштейн разделяла социал-демократические пристрастия своего мужа. Возможно, ее политическая активность даже превосходила желание доктора Адлера переустраивать общество. Считается, что именно Раиса Тимофеевна познакомила своего мужа и Льва Давидовича Троцкого. Эрнест Джонс пишет: «Жена Адлера, русская, была близким другом русских революционеров; Троцкий и Иоффе, например, часто посещали ее дом». Благодаря ее хлопотам, Адольф Абрамович Иоффе(6) стал пациентом доктора Адлера. Иоффе и Адлер привлекли внимание Троцкого к психоанализу и индивидуальной психологии.

Вряд ли он познакомился с этими концепциями сколь нибудь основательно. Возможно, именно поэтому Лев Давидович и решил, что новые знания вполне годятся для построения светлого будущего на развалинах старого мира. «Повышаясь, человек производит чистку сверху вниз: сперва очищает небо от бога, затем основы государственности от царя, затем основы хозяйства от хаоса и конкуренции, затем свой внутренний мир от бессознательности и темноты. До каких пределов самоуправляемости доведет себя человек будущего, - это так же трудно предсказать, как и те высоты, до каких он доведет свою общественную технику: оба эти процесса будут совершаться параллельно. Общественное строительство и самовоспитание станут двумя сторонами одного и того же процесса».(7)- Вполне в духе того времени и лично товарища Троцкого.

Лев Давидович, по-видимому, не настаивал на исключительных возможностях психоанализа или индивидуальной психологии для революционной переделки душ. Его интересовал результат.

Письмо Троцкого академику И. П. Павлову.

«Многоуважаемый Иван Петрович!

Простите, что позволяю себе настоящим письмом оторвать вас от вашей, имеющей исключительное значение, работы.
Оправданием да послужит мне то, что вопрос, хотя и дилетантски поставленный, имеет, как мне кажется, прямое отношение к созданному вами учению. Дело идет о взаимоотношении психоаналитической теории Фрейда и теории условных рефлексов. В течение нескольких лет моего пребывания в Вене я довольно близко соприкасался с фрейдистами (8), читал их работы и даже посещал тогда их заседания. Меня всегда поражало в их подходе к проблемам психологии сочетание физиологического реализма с почти беллетристическим анализом душевных явлений. По существу, учение психоанализа основано на том, что психологические процессы представляют собою сложную надстройку на физиологических процессах и находятся в служебном положении к этим последним. Связь "высших" психических явлений с самыми "низшими" физиологическими остается, в подавляющем большинстве случаев, подсознательной и прорывается в сновидениях и проч. Ваше учение об условных рефлексах, как мне кажется, охватывает теорию Фрейда как частный случай. Сублимирование сексуальной энергии – излюбленная область школы Фрейда – есть создание на сексуальной основе условных рефлексов n+1, n+2 и проч. степени. Фрейдисты похожи на людей, глядящих в глубокий и довольно мутный колодезь. Они перестали верить в то, что этот колодезь есть бездна (бездна "души"). Они видят, или угадывают, дно (физиологию) и делают даже ряд остроумных и интересных, но научно-произвольных догадок о свойствах дна, определяющих свойство воды в колодце. Учение об условных рефлексах не удовлетворяется полунаучным, полубеллетристическим методом вприглядку, сверху вниз, а спускается на дно и экспериментально восходит вверх». (27 сентября 1923 г. Архив).

В Европе социалисты пытались совместить психоанализ и марксизм. В Советской России, с легкой руки Троцкого, – психоанализ с Павловскими условными рефлексами: «...в России начинает складываться новое и оригинальное течение в психоанализе, которое пытается осуществить синтез фрейдизма и марксизма при помощи учения об условных рефлексах и развернуть систему "рефлексологического фрейдизма" в духе диалектического материализма». – Л.С. Выгодский и А.Р. Лурия. Трудно все же представить, что Лев Семенович и Александр Романович действительно пытались «развернуть систему "рефлексологического фрейдизма" в духе диалектического материализма». Скорее уж эта странно звучащая сегодня фраза из предисловия к переводу Фрейдовского очерка «По ту сторону принципа удовольствия» – отзвук борьбы в двадцатых – тридцатых за место под солнцем Единственного Учения.

* * *
 

В 1898 году у Адлеров родилась первая дочь – Валентина. Видимо, ей в наследство достался весь революционный пыл родителей. Повзрослев, она вступила в австрийскую компартию. В тридцатых, когда ведущей силой Европы стал нацизм, она вместе со своим мужем Дьюлой Шаш-Аквилой – единственная из всей родительской семьи – уехала в Москву. О ее жизни в стране победившего социализма практически ничего не известно.

В 2002 году общество «Мемориал» и Архив Президента РФ опубликовали «Сталинские списки» – осужденных по личному распоряжению Сталина и его ближайших соратников. Подавляющее большинство поименованных в тех списках расстреляли. В Архиве Президента сохранилось 383 списка (44500 имен), рассмотренных членами Сталинского политбюро. Оригиналы списков составляют 11 томов. Первый список датирован 27 февраля 1937, последний – 29 сентября 1938 года.

Во 2-ом томе на 319-ой странице следственное дело № 11192, статья 58, пункты 10 и 11.

«Адлер Валентина Альфредовна, 1898 г. р.Ур. гор. Вены, дочь богатого врача, образование высшее, бывш. член КП Австрии с 1919 г., редакционный работник, немка, австрийского подданства, ранее не судимая. Жена ШАШ-АКВИЛА. ... Поддерживала непрерывно связь со своей матерью – известной троцкистской Р. АДЛЕР ... Работая редактором в издательстве Иностранных рабочих в Москве, – замечена в троцкистской вылазке в печати ... переписывалась с троцкистами. ... ВИНОВНОЙ СЕБЯ НЕ ПРИЗНАЛА...». И резюме: «ТРОЦКИСТКА».
Автор этого смертельного заключения – старший майор государственной безопасности Владимир Ефимович Цесарский, 1892 года рождения, одессит, один из восьми детей еврейских родителей, окончивший четырехклассное народное училище, три класса ремесленного училища и курсы марксизма-ленинизма. Арестован девятого декабря 1938 года. Приговорен ВКВС СССР 21.01.40 к высшей мере наказания. Расстрелян. В реабилитации отказано.
В этих же списках значатся еще два Адлера: Виктор Исаакович из Москвы и Рудольф Моисеевич из Чечено-Ингушетии.

VI. Эпилог.

После разрыва в 1911 году Адлер и Фрейд больше никогда не встречались и не переписывались. В 1912 Адлер изменил название своей группы. «Общество свободных психоаналитических исследований» стало называться «Ассоциацией индивидуальной психологии». В этом же году он опубликовал книгу «О нервозном характере» («Über den nervösen Charakter») – по сути, манифест своей концепции. Основной движущей силой души. Адлер объявил стремление к некоей, не всегда осознаваемой цели. Именно это стремление определяет все движения души. Цель же – это успех, достижение превосходства, ограниченное рамками культуры и способное смягчаться чувством общности, которое надлежит воспитывать. А человеческая жизнь – это выработка установок, соответствующих требованиям социальной жизни. Свою концепцию Адлер определил как психологию позиции, противостоящую психологии влечений. Позже, в 20-ом году тезис о значимости цели Адлер сформулировал