О смерти отца Баруха Гольдштейна я узнал совершенно случайно,
благодаря телефонному звонку. Сообщили об этом менее, чем за час
до похорон, а от Неве-Яакова до Хаар-ха-Менухот путь, как извест-
но, неблизкий. И все-таки отказаться мне и в голову не пришло, во-
первых, проводить еврея в последний путь - мицва, во-вторых, имя
усопшего говорило о многом.
Итак, на похороны я успел, опоздав, правда, на добрых полчаса -
и дорога дальняя и транспорт подкачал. Народу оказалось совсем
не так уж много - члены семьи, соседи по Кирьят-Арбе и Хеврону,
из официальных лиц - только Марзель и Бен-Ари. Речей не говори-
ли, а, может быть, они были сказаны до меня. Никаких представи-
телей прессы, все наспех, все буднично. Жаль. На мой взгляд, Гольд-
штейн-старший заслужил большего.
Барух Гольдштейн. Ровно пятнадцать лет назад, в Пурим 1994 имя
никому не известного кирьят-арбовского врача потрясло не только
Израиль, но и весь еврейский мир. И, что не говорили бы потом
об этом человеке, ясно одно - если б не он, поди знай, как сложи-
лась бы в дальнейшем судьба еврейской общины Хеврона. Не исклю-
чено, что события (не приведи Г-сподь!) развивались бы по сценарию
Тарпата - сперва погром, затем депортация. Все это мы уже проходи-
ли…
Я, к сожалению, не имел чести быть лично знакомым с благосло-
венной памяти Исраэлем Гольдштейном, но очень хочется верить, что
для него, как и для Баруха, Эрец Исраэль была не пустым звуком.
И, кто знает, наверное, он и сам смог бы отдать свою жизнь за
кидуш Хашем, за Святую землю и еврейский народ. Как писал рос-
сийский поэт-песенник Николай Добронравов: «Ради солнечного утра
я уйду в глухую ночь».
Барух Житомирский |
